Чарлз Робертс - В долинах Рингваака [Рыжий Лис]

Теперь пруд, залитый темно-красным полыхающим заревом, почти опустел, все оставшиеся в живых звери или плавали на середине, то и дело погружаясь с головой в воду, чтобы укрыться от ужасного жара, или вообще не показывались на поверхности. Лишь мудрые бобры, сидя в своих водяных домиках, не испытывали никаких тревог; превосходно укрывались в глубоких убежищах под берегом также ондатры и норки.

Скоро пожар вокруг пруда стал заметно утихать; на наветренной стороне огонь уменьшался, начисто поглотив все кусты и мелкие деревья; там, словно факелы, еще пылали наиболее высокие сосны и ели. Ветер уже относил и пламя и жар горящего леса дальше от пруда.

Пожар понемногу перемещался, оставляя позади густой дым и выбрасывая в темную высь раскаленные уголья. Остатки кустов на берегу все еще потрескивали, стреляя сердитыми искрами, а густой мох и листва, устилавшая землю, тлели и светились, словно пласты подожженного торфа.

После того как огонь отступил и жар умерился, много уцелевших животных бросились к берегу и пытались выйти из воды, но только опалили себе ноги и лапы. Рыжий Лис, будучи слишком разумным, чтобы поддаться такому искушению, усадил свое семейство на верхушку бобрового домика и с философским спокойствием стал ждать, когда кончится эта ужасная ночь.

Но вот, после многих часов, тянувшихся словно годы, неистово полыхавшее небо на северо-западе стало тускнеть, а с востока на печально черневшее пожарище хлынули снопы нежно-розовых и оранжевых лучей утреннего солнца.

Когда наступил полдень, огонь все еще гнездился кое-где в сухом мху, к небу поднимались густые столбы дыма, а обгоревшие стволы нет-нет да и сверкали красными искрами. Однако пожарище уже достаточно остыло, и Рыжий Лис, соблюдая величайшую осторожность, тронулся со своим семейством в путь. Постоянно обжигая лапы, мучась от страшной жажды, лис спустился вниз по склону и вышел на зеленый выгон — пожарище здесь кончалось, так как выгон оказался чересчур обширным, чтобы огонь мог перемахнуть через него. За выгоном виднелся лес — густой, тенистый, живой. Не помня себя от радости, лисья семья пробежала по бугристому выгону и нырнула в благословенную лесную прохладу.

Вскоре после пожара хлынул долгий проливной дождь — он насквозь промочил тлеющие в лесу мхи, пни и корни, наполнил водой ручьи и пруды, возвратив земле Рингваака и жизнь и надежду. Но черный жестокий шрам, опоясавший верхние склоны хребта и простиравшийся от дальних озер до глухой долины Оттэнунзис, все еще обезображивал ландшафт и не затягивался. Наступит новая весна, шрам начнет понемногу покрываться травой и кустарником, но даже два поколения народившейся зелени не изгладят его с лица земли окончательно. Рыжий Лис смотрел на эти следы пожара с мрачной ненавистью — сколько погибло прекрасных мест для охоты! Луг у ручья все-таки остался и не очень пострадал — поскольку на нем не было кустов, огонь тут задерживался недолго и корни травы в земле не выгорели. Едва прошел дождь, как свежая изумрудная растительность покрыла весь луг от ручья до самого леса, — среди обугленных, черных урочищ он сверкал и лучился, словно драгоценный зеленый самоцвет. Рыжий Лис привел свое семейство к старой норе над лугом, которая оказалась в целости. Теперь, когда луг окружало пустое пожарище, нора была в большей безопасности, чем раньше: сюда не мог уже явиться ни один неожиданный гость. Лисята быстро росли и скоро достигли размеров матери; унаследовав отцовский дух независимости, они стремились к самостоятельной жизни и через несколько недель все до одного разбрелись в разные стороны. У лиса это вызвало чувство облегчения: он мог теперь вернуться к тем приятным занятиям, которые пришлось оставить с появлением детенышей. Гораздо чаще лис стал наведываться на соседние фермы: он знал, что после гибели своего приятеля, черно-пегого пса, полукровка-гончий утратил почти всякий интерес к охоте. Лис, конечно, зорко следил за тем, чтобы не попадаться на глаза Джэйбу Смиту, но в остальном держал себя без всяких стеснений. Правда, однажды гончий унюхал его свежий след и погнался за ним почти с былой настойчивостью, но когда Рыжий Лис, которому надоела эта игра, стал на месте и повернулся к псу с оскаленными зубами, тот сразу вспомнил какое-то неотложное дело на своей ферме и понесся туда как вихрь.

Жизнь лиса текла теперь однообразно, без приключений, хотя сам он отнюдь не скучал: мир был полон для него бесконечно интересных вещей. Лис так зрело владел своим охотничьим искусством, так хорошо понимал своих не столь уж многочисленных врагов, что мог бы уберечься от опасностей, сохраняя лишь обычную для зверя осторожность. Но и сейчас жизнь нередко требовала от него напряжения всех умственных способностей, которыми он так щедро был одарен природой и замечательными предками, а неизменные победы, одерживаемые лисом при тяжелых обстоятельствах, породили в нем горделивую самоуверенность — такая самоуверенность вполне могла заманить его когда-нибудь в ловушку.

Шла последняя неделя сентября, вечернее солнце опускалось к горизонту; хорошенько выспавшись, Рыжий Лис лежал и потягивался под своим можжевеловым кустом. И тут он увидел, что футах в десяти от куста стоит и с выражением враждебного любопытства смотрит на него стройный длиннорогий олень. Лис знал, что сейчас у оленей был брачный сезон, когда самцы постоянно ищут повода для драки. Но лис знал также, что у этого изящного гордого зверя нет ни малейшего извинительного предлога, чтобы напасть на него. Поэтому лис, еще раз беззаботно зевнув и потянувшись, сел и с добродушным видом поглядел на посетителя. Каково же было его изумление, когда олень, рассвирепевший, по-видимому, оттого только, что рыжий зверек под кустом можжевельника не проявил перед ним никакого страха, с грациозной яростью прыгнул на лиса, нацелив на него свои острые копыта.

Если бы на лиса вдруг наскочил один из обгорелых пней, какие во множестве торчали рядом на пожарище, он удивился бы не больше, чем сейчас. Однако при всем своем удивлении лис не растерялся. Он мгновенно отскочил в сторону, увернувшись от смертоносного копыта. Но разгневанный олень гнался за лисом, делая громадные прыжки; он вновь и вновь наскакивал на зверя с длинным пушистым хвостом, ловко ускользающего от нападения. После каждой неудачи олень все больше выходил из себя; но вот, наконец, он совсем запыхался и замер на месте — его рыжеватые бока судорожно вздымались и опадали. Он уставился на лиса и в нерешительности глядел на него с полминуты. Лис сидел в десяти ярдах от него, храня невозмутимый, безразличный вид. Затем, придя к выводу, что он допустил оплошность, олень галантно отвернулся и побежал прочь.